Письменные источники о культах и храмах Северного Понта.— Общеэллинские святилища: Афродиты Апатуры на Боспоре, Ахилла на о-ве Левка и Артемиды на мысе Парфений.— Государственные храмы Пантикапея и Ольвии.— Малоазий-ско-причерноморские архитектурные параллели

Античные полисы на территории Северного Причерноморья — очаги эллинской культуры — сохранили традиции, сформировавшиеся в общественной жизни, политической организации, экономическом укладе и культовых обрядах Малой Азии. В ранней архитектуре метрополии и колоний ордерные сооружения были представлены преимущественно храмами и святилищами, в строительных формах которых строгая приверженность канону, характерная для культовой архитектуры, прослеживается яснее всего. Эти постройки, доминирующие над остальной массой скромных частных жилищ, определяли лицо города. Восстановление основных монументальных сооружений города по ордерным конструкциям и фундаментам, возможное благодаря каноничности ордерной архитектуры, позволяет воссоздать облик городского ансамбля в целом.

Поскольку полностью сохранившихся античных храмов в Северном Причерноморье не обнаружено, приходится оперировать архитектурными деталями и фундаментами зданий, открытыми в результате археологических раскопок. Обилие и качество архитектурного материала говорит о том, что в северопонтийских городах были храмы и ордерные постройки самой разнообразной композиции, по художественным достоинствам не уступавшие средиземноморским. Открытые в Причерноморье детали храмов ионического ордера — наиболее достоверный материал, свидетельствующий о характере не дошедших до нашего времени сооружений, освещающий уровень искусства, строительного дела и экономические возможности местных строителей. Не менее важным источником информации о храмах Северного Причерноморья служат данные лапидарной эпиграфики, которые говорят о довольно полно представленном здесь пантеоне олимпийских божеств. В связи с этим становится очевидным существование большого количества упоминаемых в надписях, но еще не раскрытых ордерных сооружений. Локализация эпиграфических находок позволит целенаправленно искать указанные в вотивных документах архитектурные комплексы, посвященные божествам, или атрибуировать уже найденные. Надписи о посвящении храмов определенному божеству и названные должностные лица при храмах — жрецы, посвящавшие благодарственные приношения, дают terminus ante quern сооружений и позволяют определить период их существования.

В надписях Боспора с начала IV в. до н. э. упоминаются жрецы и строители храмов Аполлона, Деметры, Артемиды Эфесской и Артемиды Агротеры. Следовательно, эти храмы существовали уже по крайней мере в V в. до н. э. Так, о храме Аполлона в Пантикапее сообщают три надписи, найденные в Керчи: 1) «Стратокл за отца своего Динострата, отбывшего срок жречества, посвятил Аполлону Врачу» (КБН, № 6); 2) «Сатирион, сын Патека, отбыв срок жречества, посвятил Аполлону Врачу» (КБН, № 10); 3) «Левкои, сын Перисада, отбыв срок своего жречества, посвятил эту статую Аполлону Врачу» (КБН, № 25). Несколько ранних посвящений Аполлону найдено в Гермонассе, в районе бывшей турецкой крепости, около раскопа Пуленцова (КБН, № 1037—1039). Еще одна, аналогичная им надпись относится к более позднему времени (II в. до н. э.): «...Каллон, сын Каллона, окончив срок своего жречества, посвятил статую Аполлону Врачу» (КБН, № 1044). По-видимому, оттуда же происходит и относящееся к культу Аполлона фрагментированное посвящение, гласящее: «... сына Агиея, посвятившего алтарь... жречествуя при Перисаде, архонте Боспора и Феодосии и царе синдов и торетов...» (КБН, № 1042). По обилию посвятительных надписей, найденных вблизи раскопа Пуленцова, создается впечатление, что священный участок древней Гермонассы находился недалеко от него.

Существование третьего храма Аполлона на Боспоре засвидетельствовано фанагорийской надписью, датированной концом IV в. до п. э.: «Феофил, сын Санха, отбыв жречество, Аполлону Врачу» (КБН, № 974). Другая, плохо сохранившаяся надпись IV в. до н. э., найденная там же, у хутора П. Семеняки, упоминает храм и гимнасий в Фанагории (КБН, № 991). О храме Деметры мы располагаем двумя надписями: 1) «Креуса, дочь Медонта, Деметре посвятила, будучи жрицей», и 2) «Аристони-ка, жрица Деметры, дочь Ксенокрита, посвятила Деметре» (КБН, № 8, 14). Обе надписи, датирующиеся также IV в. до н. э., найдены в Пантикапее.

О храме Артемиды в Пантикапее говорит надпись, найденная в Керчи: «[Такая-то], дочь Нимфея, посвятила алтарь Артемиде Эфесской, будучи жрицей» (начало IV в. до н. э.) (КБН, № 6А). Храм Артемиды Эфесской в Гермонассе упомянут в посвящении второй половины IV в. до н. э., открытом в числе других вотивных надписей в стене Покровской церкви: «[Такая-то], будучи жрицей, посвятила статую Артемиде Эфесской» (КБН, № 1040). На Боспоре почитали и Артемиду Агротеру: «Ксеноклид, сын Посия, посвятил храм Артемиде Агротере» (КБН, .№ 1014). Камень с этой надписью был обнаружен в фундаменте храма в начале XIX в. на горе у западного берега Ахтани-зовского лимана после землетрясения в образовавшейся трещине [57, с. 153-156; 93, с. 59; 204, с. 244].

Ценнейшим историческим источником, сообщающим о трех знаменитых эллинских святилищах Северного Причерноморья -Афродиты Апатуры на Азиатском Боспоре, Ахилла на о-ве Левка и Девы на мысе Парфений,— служат известия античных авторов.

Храм Афродиты Апатуры был, очевидно, и в городе Фанагории, но главное святилище этой богини, которое может быть причислено к общегреческим, находилось на берегу залива неподалеку от города. О нем говорит Стефан Византийский: «Апатур, святилище Афродиты в Фанагории». Гекатей (SC, I, с. 1) знает залив Апатур в Азии, т. е. название залива совпадает с эпитетом Афродиты и общеизвестного святилища. Плиний сообщает, что святилище Апатур находилось неподалеку от Фанагории: «При входе в Боспор лежат города: во-первых, Гермо-насса, затем милетская колония Кепы, далее Стратоклея и Фа-нагория, почти опустелый Апатур» (SC, II, с. 180). Это же подтверждается и свидетельством Страбоиа: «Вступившему в Корокондамское озеро представляется значительный город Фана-горня, затем Кепы (сады), Гермонасса и Апатур, святилище Афродиты» (XI, 2, 10). И далее: «Есть и в Фанагории известное святилище Афродиты Апатуры, т. е. обманчивой» (XI, 2, 10). Возможно, храм божества в самом городе находился на акрополе, о существовании которого свидетельствует Аппиан. По-видимому, акрополь был достаточно надежно защищен высокими стенами, так как из рассказа Аппиана следует, что осада его длилась долго и безуспешно (SC, I, с. 532).

Свод источников, посвященных о-ву Левка, был составлен около 150 лет назад Келером [425], затем пересмотрен В. В. Латышевым [115, с. 25—61] и И. И. Толстым, посвятившим культу Ахилла монографию [222]. Мы не будем останавливаться на топографии и хронологических пластах античной традиции, так как это не входит в задачи нашего исследования. Отметим лишь то, что касается непосредственно храма Ахилла на острове.

Храм Ахилла на о-ве Левка упоминают преимущественно поэдние авторы: Антигон Каристский (SC, I, с. 410—411), Павсаний (SC, I, с. 572), Арриан (SC, I, с. 225), перипл Анонима (возможно, сам Арриан, во всяком случае отрывок о Левке целиком заимствован у последнего (SC, I, с. 287), Максим Тирский (SC, I, с. 591) и Солин (SC, II, с. 280). Упоминая храм Ахилла, Антигон Каристский сообщает, что ни одна птица не может при полете подняться выше Ахиллова храма. Однако это свидетельство скорее всего говорит не о величине храма, а о святости места. На острове есть и алтари Ахилла (SC, I, с. 591) и могильный курган (SC, II, с. 172).

По свидетельству Арриана, в храме находилось много греческих и латинских надписей, прославляющих героя в стихах разнообразной метрической формы (Peripl, 32).

Заслуживают упоминания находки, сделанные на о-ве Левка в ходе небольших археологических раскопок. В первую очередь к ним относится ионийский сосуд с посвятительной надписью Главка [202, с. 12, 23, 30; 147, с. 414, табл. XIII], подписной кратер Эпиктета [147], большое количество гемм и перстней [147; 146, с. 556], более двух тысяч монет [147, с. 414], декрет ольвиополитов и посвящение Ахиллу IV в. до и. э. [IPE, I2, № 325, 326]. Казалось бы, исследование острова, давшего с самого начала столь обильные находки, должно было привлечь внимание археологов, тем более что в 1830 г. была издана карта капитана Критского с планом острова и указанием сохранившихся фундаментов «храма» [146, с. 545, табл. 26].

В 1841 г. большие блоки, составлявшие фундамент «храма», были выкопаны из земли, а карнизы разбиты на куски. «Этот вандализм,— пишет Н. Мурзакевич,— был совершен с тем усердием, что от Ахиллова храма не осталось камня на камне. От всего фундамента, стен и карнизов уцелело лишь несколько отдельных кусков, и эти обезображенные остатки убедительно свидетельствуют об изяществе бывшего храма... Он был построен из плотного белого известнякового камня, очень похожего на мрамор и, кажется, добытого на месте» [146, с. 549, 554].

В Одесском Государственном археологическом музее хранится часть ионийской колонны из такого известняка (б/№, высота -0,92 м, диаметр - 0,88 - 0,92 м [173, рис. 1]). Размеры барабана свидетельствуют о монументальности памятника, которому принадлежала колонна (рис. 55). Датирующими особенностями фуста колонны являются дорожки между ее 30 каннелюрами. Вместо обычной в ионическом ордере гладкой дорожки на барабане, хранящемся в Одесском Государственном археологическом музее, мы видим парные вертикальные валики. Подобное устройство дорожек, так же как и их количество, засвидетельствовано только для архаического времени. По диаметру барабана можно судить о высоте колонны, равной девяти диаметрам, т. е. около 8 м (0,9 м X 9). Колонна могла быть и вотивной.

Как поступил Н. Мурзакевич с остальными деталями, неясно. Во всяком случае, в Одесском музее их нет. «Тщательно отделанные» архитектурные детали, по-видимому, так и остались лежать на острове или пошли на постройку маяка, который и ныне стоит на о-ве Левка.

О храме Девы (Артемиды) и ее культе на мысе Парфений сообщают античные авторы: Геродот (IV, 103), Эврипид (Iph. in Taur., 70-134), Диодор Сицилийский (IV, 44),,. Овидий (SC, II, с. 85, 96), Стефан Византийский, цитирующий

Страбона (SC, I, с. 264) и Блосий Эмилий Дракоптий (SC, I1. с. 431). Эврипид и Овидий говорят о храме подробнее, чем другие авторы, однако достоверность и вымысел в их поэтическом творчестве разграничить довольно сложно. Если описание храма, данное Эврипидом (Iph. in Taur., 70—134), считать достоверным, то получается достаточно яркая картина. Перед храмом стоит алтарь, «для эллинов смертельный», ограды стен (теменоса) высоки, за высокими венцами ограждающих стен стоит храм с дорическими триглифами, «двери закрыты на медные запоры, проникнуть незамеченным, в него невозможно». Храм увенчан «златыми карнизами»^ и обрамлен «прекрасными колоннами» («eustulon naon chrusereis trigkous»). Во всяком случае, из описания Эврипида можно сделать заключение о монументальности строения и до некоторой степени о его дорическом ордерном декоре.

Овидий определенно говорит о том, что еще и ныне (т. е. в его время) на мысе Парфений стоит храм, опирающийся на огромные колонны, к нему ведут сорок ступеней (SC, II, с. 96), в храме двухстворчатая дверь (SC, II, с. 85). Предание гласит, что «там был ниспосланный с неба кумир; не сомневайся,— еще и ныне там стоит его база (основание), и ныне красен лишенный статуи богини алтарь, который был сделан из белого камня, изменил цвет будучи окрашен пролитою кровью» (SC, II, с. 85).

Как пишет Страбон, «названы по имени какого-то божества и мыс, и храм, и статуя Парфений» (SC, I, с. 264). Местоположение мыса Бараний Лоб указано у Птолемея (III, IV, 2) в градусах, однако до настоящего времени целенаправленные поиски святилища не предпринимались.

Все три святилища служат наиболее яркими примерами самостоятельных, находящихся вне города, отдельно стоящих архитектурных комплексов. Храм и алтарь Девы вписывался в пейзаж скалистого обрыва мыса Парфений. Храм Ахилла, возвышавшийся над островом, был окружен рощей священных вязов и тополей.

Другой тип архитектурных комплексов представляют святилища, находящиеся в самом городе и тесно связанные с городским архитектурным ансамблем. Археологические раскопки на акрополе Пантикапея, на территории священных участков Оль-вии и Нимфея дали надежно датируемые архитектурные остатки, по которым можно проследить и реконструировать композицию, планировку и период существования святилищ, сопоставив их с упоминаниями лапидарных'и литературных источников.

Храм Аполлона в Пантикапее вместе с окружающим его культовым комплексом (рис. 56) позволяет воссоздать облик одного из самых монументальных в Северном Причерноморье святилищ городского типа [29, с. 29; 178, с. 26; 169, с. 105; 170, с. 32; 173, с. 120].

Основным материалом для воссоздания облика храма Аполлона на вершине горы Митридат являются очень крупные детали ионического ордера, найденные в разное время на акрополе Пантикапея; по ним определяется местоположение храма. Планировка храма и его фасад восстанавливаются комплексным методом по аналогии с памятниками Средиземноморья и по принятой при реконструкциях модульной системе. Схема реконструкции этого храма, разработанная В. Д. Блаватским, дополнена привлечением новых материалов, позволивших уточнить ее детали. К этому зданию относятся три спиры, два торуса, две ионийские капители и архитрав с несколькими подкарнизными блоками, моделированными ионийскими овами. Все детали ордерного декора, которые были найдены экспедицией В. Д. Блаватского, хранятся в Государственном музее изобразительного искусства

им. А. С. Пушкина в Москве. Ионийская капитель и один из подкарнизных блоков с овами находятся в Керченском историко-археологическом музее. До сих пор эти детали не сопоставлялись и отношение капители к этому же храму не определялось. Архитрав, спиры и торусы, обнаруженные рядом, на небольшом Верхнемитридатском раскопе, В. Д. Блаватский относит к одному и тому же сооружению, ибо на акрополе Пантикапея едва ли могли стоять одновременно два столь монументальных здания [29, с. 29]. Мы присоединяемся к мнению Ю. Ю. Марти, издавшему ионийскую капитель в 1937 г. (инв. № 3587), о том, что она «дополняет наши представления о величии и красоте акрополя Пантикапея» [134, с. 9]. Как удалось выяснить, эта капитель (см. рис. 58—60) хронологически может принадлежать тому же монументальному храму: как по характеру материала (золотисто-желтоватому мелкозернистому известняку — брекчие-вому меотису), так и по размерам (ширина капители равна диаметру баз: 0,86 = 0,86) она полностью соответствует базам малоазийского типа, открытым В. Д. Блаватским в 1945 г. То, что перед нами элементы одной и той же ордерной постройки,— несомненно.

Пропорциональный анализ сохранившихся деталей подтверждает это. Соотношение верхнего диаметра колонны, примыкавшей к капители, и нижнего диаметра колонны, опиравшейся на базу, равно u/i3, что вполне соответствует требованиям пропорционального соотношения этих частей.

Высота пантикапейского архитрава — 0,682 м, она равна усредненному диаметру колонны, что также отвечает пропорциям классических сооружений ионического ордера V в. до н. э., архитравы которых отличаются большей высотой, чем эллинистические и тем более римские. В эллинистических антаблементах широкая расстановка колонн повлекла за собой уменьшение высоты архитрава и фриза. В римское время эта тенденция усиливается, что и отражено в требованиях Витрувия.

Стилистический анализ архитектурных деталей из Пантикапея, свидетельствующий об их единовременности, служит существенным доказательством в пользу отнесения этих деталей к одному и тому же храму, хотя совсем и необязательно, чтобы они стояли непосредственно друг над другом.

Базы малоазийского типа в отличие от аттических баз имеют не очень широкий хронологический диапазон бытования и еще меньший ареал распространения. Применялись они с самого начала развития ионического ордера вплоть до эллинизма преимущественно в Малой Азии,

Форма малоазийских баз нашла применение, как оказалось, в Пантикапее (ГМИИ, инв. № 99—103, М—45). Этот довольно редкий пример значительно расширяет регион распространения малоазийской формы иа север. Нижний диаметр спир — 0,86 м, верхний — 0,82 м, высота — 0,22 м. Описание их дано В. Д. Блаватским [29, с. 30]. Датирующие параметры малоазийских баз, как отмечает В. Д. Блаватский [29, 31], находятся в зависимости от контура вертикальных очертаний (рис. 57).

Наиболее ранние из малоазийских баз храма Аполлона в Навкратисе и храма Геры на Самосе представляют собой контур, близкий к цилиндру [513, с. 99, рис. 45; 292, рис. 26, 48; 478, табл. 45; 377, рис. 262, 267] (см. рис. 39, 1, 4—6). Развитые варианты малоазийских баз по вертикальным очертаниям близки к конусу. Следовательно, чем больше нижний диаметр базы превышает верхний, тем более поздним временем может быть датирована малоазийская база. Об этом же говорят профили малоазийских баз эфесского типа (см. рис. 41, 1—14), собранные исследовательницей Л. Шу [536; 538; 537, табл. LXXI— LXXII]. Датирующим параметром служит также количество и глубина скоций, моделирующих боковую поверхность спир и торусов. В памятниках архаического времени, в храме Аполлона в Навкратисе и Геры на Самосе, а также на базах храма V в. до н. э. в Локрах Эпизефирийских [489, с. 176, рис. 4, 6, 7] они не так глубоки и их значительно больше, чем на пантикапей-ских базах (ср. рис. 39, 1—7). В установившемся с IV в. до и. э. типе малоазийской базы (тип архитектора Пифея, заимствованный впоследствии Гермогеном) скоций более глубокие и их меньше, чем на пантикапейских базах [252, рис. 4, В; 66; 75, В] (рис. 41, 6—14). Как видно из сопоставления стадиально-типологических признаков и датирующих параметров, пантикапейские спиры являются промежуточным звеном между малоазийскими базами архаического времени [513, с. 99; 292, рис. 26, 38; 478, табл. 45; 302, рис. 111] и конусовидными по форме базами поздне-классического и эллинистического периодов [252, рис. 4, В; 66: 75, В]. Так они и должны датироваться. Мы присоединяемся к первоначальной датировке пантикапейских баз В. Д. .Блаватским первой половиной V в. до и. э.

Архитраву, найденному на том же раскопе, В. Д. Блаватский уделил значительно меньше внимания (высота — 0,685 м, ширина — 0,248 м, длина — 0,77 м; ГМИН, б/№). «Этот архитрав,-пишет исследователь,— был расчленен на три заметно увеличивающиеся снизу вверх фасции и увенчан профильком». Сразу же после описания автор указывает на сложность датировки храма, высказывая мысль, что в «основном мы должны исходить из датировки баз колонн» [29, с. 30—31].

В архитектуре ранее V в. до н. э. редки примеры членения архитрава на три фасции. В VI в. до н. э., как писал О. Шуази, архитрав был гладким или был расчленен на две фасции [244 с. 276].

В датировку пантикапейского храма помогла внести достаточную ясность ионийская капитель. Ионийские капители благодаря сложности профиля и моделировки различных деталей всегда являются наиболее надежным датирующим элементом ордерных построек (рис. 58, 59).

Кроме того, таких памятников эллинской архитектуры в музеях нашей страны немного. Капитель сделана из местного материала: твердого, мелкозернистого известняка — брекчиевого меотиса. Общая форма и пропорции капители сохраняют вытяну-тость и тяжеловесную сочность архаики. Венчающей частью капители служит едва заметный абак в виде узкой полочки. Центральная часть капители — подушка, объединяющая волюты, имеет сильный, энергичный прогиб. Крупные спирали волют туго скручены окантовывающим их тонким валиком. Плоскости волют и центральной подушки углублены легкой, едва заметной скоцией. Глазки волют круглой выпуклой формы не выходят за общую вертикальную линию капители и приходятся по горизонтали на центральную линию иоников эхина. Значительно выступает за вертикальную линию капители только сжатый волютами эхин, моделированный ожерельем из пяти яйцевидных ов, выполненных в мягком неглубоком рельефе. Овы окаймлены валиком и разделены стержнями. Небольшие угловые пальметты с четырьмя лепестками прикрывают боковые овы. Лепестки их разделены, слабо изогнуты и не имеют закруглений и завитков на концах. Боковые части капители, балюстры, не моделированные орнаментом, сужаются к середине. Сохранившаяся часть балюстр не доходит до перехвата. Зато сверху и снизу капитель сохранилась хорошо. На абаке есть риска мастера-каменотеса, разделяющая капитель ровно пополам. Снизу сохранившаяся окружность ствола позволяет реконструировать ее полный диаметр — 0,56 м (не более 0,6 м). Высота капители — 0,25 м. Сохранившаяся ширина по фасаду — 0,815 м, максимальная ширина боковых частей, балюстр — 0,18 м. Легко реконструируемая часть левой сбитой волюты устанавливает первоначальную ширину фасада капители — 0,86 м.

Особенность изучения архитектурных ордеров в отличие от исследования других видов монументального и прикладного искусства, располагающих массовым материалом, заключается в том, что при изучении истории архитектуры приходится оперировать небольшими группами, а порой и единичными сходными памятниками. Тем не менее стилистическая характеристика и датировка каждого архитектурного фрагмента может быть основана лишь на сопоставлениях с хорошо датированными памятниками Средиземноморья.

Исследования эволюции ионийской капители в основном посвящены ранним этапам становления ионического ордера. До сих пор не изучено развитие ионийской капители в большом хронологическом диапазоне. Тем не менее ионийские капители благодаря сложности профиля и моделировке различных частей «позволяют с довольно большой точностью установить дату» [19, с. 204].

Сравнительный анализ показывает, что капители архаического времени храмов Артемиды Эфесской [339, табл. 30; 261, с. 31], Геры (храм III и IV на Самосе) [302, с. 111; 468, с. 165] и Аполлона в Дидимах [442, с. 165] (см. рис. 34, 2—4; 35, 2; 36, 1, 3 и 37, 1—3) и архаическая капитель на Паросе, упомянутая Ж. До [320, с. 829, рис. 18, 19], отличаются от капители из Керчи. У архаических капителей плоскость между валиками волют обычно выгнутая, сами валики иного характера, овы эхина ближе к П-образной форме, нежели к яйцевидной, стержни между овами едва заметны, лепестки угловых пальметт не расчленены и утолщаются к концам. Балюстры близки к цилиндрической форме и не сужаются к центру в виде конуса.

Однако узкая, длинная форма керченской капители, слабо-выраженный, немоделированный абак, туго закрученные волюты и отсутствие жемчужника под овами эхина говорят, что мастер капители из Керчи все еще находился под влиянием ранней ионийской пластики МалоазийскопУ побережья второй половины VI в. до н. э.

Группа капителей IV в. до ы. э. храма Афины в Приене (см. рис. 48) [478, табл. 49], Мавзолея в Галикарнассе (см. рис. 49, 1) [478, табл. 47; 347, с. 1], храмов Артемиды Эфесской [261, с. 39], Кибелы в Сардах [252, табл. 56а] существенно отличается от капители из Керчи как по форме, так и по пропорциям и моделировке отдельных деталей.

Общая эволюция ионийской капители от архаики к эллинизму идет по линии усиления компактности форм, горизонтального сужения и увеличения высоты центральных частей капители, о чем говорилось выше. По отношению к керченской капители пропорции позднеклассических капителей менее вытянуты. Высокая, обведенная валом подушка имеет слабый прогиб. Подушка капителей подчеркнута очень уплощенным, широким валиком, образующим завитки волют. Глазок в виде совершенно плоского кружка сильно отличается от глазка капители из Керчи и других капителей периода развитой классики. Балюстры имеют вид двух раструбов, стянутых соединяющими их посередине поясами, иногда дополненными лиственным орнаментом. Эхин, подчеркнутый астрагалом, украшен очень глубокой прорезью из пяти ионийских ов, четко разделенных стержнями. Лепестки угловых пальметт, закрывающие боковые овы эхипа, очень развиты, вдвое большей величины, имеют сильный изгиб и тенденцию к закручиванию. Абаки в виде гуська в профиле украшены тонкой порезкой лесбийского киматия. Позднеэллинистические капители отличаются от капители из Керчи резкими контрастными очертаниями, глубокими прорезями, рассчитанными на игру светотени. В отличие от позднеклассических капителей Малой Азии сдержанная лаконичность декорировки капители из Керчи, мягкость моделировки деталей и другие особенности пластики говорят о компактной сдержанности раннеклассического времени. На основании сравнительного анализа капители из Керчи надежно датируются V в. до н. э.

К сожалению, капителей, достоверно датированных первой половиной V в. до н. э., мало. Приходится для сравнения в качестве аналогий использовать капители несколько более поздние, другого региона и выполненные в ином материале. В этот период политическое и экономическое положение городов Малоазийского побережья было крайне тяжелым. Архитектура ионического ордера ранней классики развивается в основном в континентальной Греции. К середине V в. до и. э. относятся капители из Афин [582, с. 191, табл. XII, XIV], капители храмов Ники Аптерос на Афинском акрополе (см. рис. 42, 1; 46) [442, табл. 65], Афины на Илисе [442, табл. 36] (см. рис. 45). Капители этого времени близки пантикапейской как по общим компактным очертаниям, сформировавшимся к периоду классики, так и по стилистической трактовке отдельных деталей: невысокий абак, сильный прогиб

центральной подушки, одинаковое количество и характер завитков волют и окаймляющих их валиков, глазки волют расположены по центральной горизонтали эхина, похожа форма ов и стержней эхина и слегка согнуты и расчленены лепестки угловых пальметт.

В некотором смысле эти особенности роднят ионийскую капитель из Керчи с капителями второй половины V в. до н. э.— агоры в Афинах [320, с. 627, рис. 3] и внутреннего ордера пропилеи Акрополя [183, табл. 18; 339, табл. 40, 49, с. 188]. Но при этом видны и различия. Во-первых, большинство аналогий выполнено под влиянием аттической школы или непосредственно ее мастерами. Аттическую разновидность ионийских капителей отличает постановка угловых пальметт, расположенных над эхином на промежуточной ленте между подушкой капители и иониками эхина. Во-вторых, большинство аттических памятников выполнено в мраморе (декоративно более жесткий, а конструктивно более надежный материал, чем известняк). Наибольшее сходство у капителей из Керчи с капителями, датированными серединой V в. до н. э. из Сельджука [261, с. 37, 40], библиотеки Адриана [582, табл. 62, 64] и южного склона Акрополя в Афинах [468, табл. 19, 2, 3]. Небольшие различия в трактовке отдельных деталей и общих пропорциях, свидетельствующие о более ранней дате, могут, по мнению В. Д. Блаватского, проистекать из-за различия в материале. Действительно, известняк, из которого выбита керченская капитель, менее надежен при глубокой порезке, чем средиземноморский мрамор.

Все сказанное выше не позволяет датировать капитель из Керчи более узкими хронологическими рамками, чем первая половина V в. до н. э. вплоть до ее середины. Самые падежные датирующие параметры — овы эхина (форма, глубина прорезки) и угловые пальметты (размеры, степень прогнутости лепестков и их расстановка) — подтверждают эту дату.

Интерес, который представляет капитель из Керчи как типологическая единица в промежуточном звене среди всех известных нам архаических и классических капителей ионического ордера, этим не исчерпывается. Капитель, найденная на горе Митридат, вписывается в известную по публикациям В. Д. Блаватского схему реконструкции синхронного по времени храма ионического ордера, характерного для архитектурного комплекса на вершине горы Митридат [28, с. 105].

При сопоставлении малоазийских баз (ГМИИ, инв. № 99—102. М-1945) и капители с аналогичными деталями из Средиземноморья удалось установить, что они относятся к промежуточной группе памятников, стоящих в эволюционном развитии ионического ордера между архаическими памятниками второй половины VI в. до н. э. и классическими памятниками. Расчлененный на три фасции высокий архитрав, найденный на том же небольшом Верхнемитридатском раскопе экспедицией В. Д. Блаватского в 1945 г., также исключает дату, более раннюю, чем первая половина V в. до н. э.

Таким образом, все детали ордера: базы, капитель, архитрав и консоль дверного проема — датируются первой половиной V в. до н. э. Тем самым мы получаем полную картину ордера, и схема реконструкции В. Д. Блаватского, подкрепленная основным элементом ордерной системы — капителью, может быть уточнена в деталях (рис. 60, 61).

Самый сложный вопрос при графическом выполнении реконструкций связан с установлением высоты колонн. Решение этого вопроса усложнено тем обстоятельством, что на Малоазийском побережье нет аналогий — синхронных по времени памятников. Ордер ионийского храма в Милете реконструирован А. фон Гер-каном [368, с. 67, рис. 37, табл. 10, прил. 4] на основании всего лишь волюты по аналогии с деталями ордерных конструкций храма в Локрах Эпизефирийских [489, с. 176—199, рис. 4—14] (см. рис. 31, 1, 2). Но и реконструкция Э. Петерсона основана на деталях, которые сохранились более фрагментарно, чем в Пантикапее. Правда, в Милете и Локрах Эпизефирийских были найдены фундаменты храмов, позволившие Э. Петерсену и А. фон Герка-яу более надежно реконструировать план здания, расстановку колонн и метрологию памятников. Поэтому в реконструкции высоты пантикапейской колонны, так же как и милетской, нельзя гарантировать абсолютную точность.

приходится для сравнения, так же как в случае с капителями, использовать памятники более поздние, другого региона и выполненные в ином материале. Единственным хорошо сохранившимся памятником V в. до н. э. с шестиколонным портиком является! афинский Эрейхфейон (см. рис. 47). Диаметр колонн восточного-портика Эрехфейона 0,69 м при высоте 6,58 м [439, с. 340].. Диаметр колонн западного портика несколько меньший — 0,62 м при высоте 5,6 м. Так как эти параметры в среднем соответствуют диаметру пантикапейских колонн, то и высота последних должна находиться приблизительно в пределах между 5,6 и 6,58 м.. Правда, Эрехфейон — памятник более поздний, поэтому при: равном диаметре пантикапейские колонны должны были быть ниже. Высота 6 м для пантикапейских колонн по целому ряду соображений нам кажется предпочтительней. Проверки по модульным отношениям Витрувия, принятым при реконструкциях, также дают высоту в этих границах. Отношение верхнего диаметра к нижнему у пантикапейской колонны, равное "/is, требует, по Витрувию, высоты колонны в 20 римских футов (III, 3, 12), т. е. 6 м. Рекомендация Витрувия для эвстиля и систиля высоты колонны, равной 9,5 ее диаметрам, дает близкую величину (0,65X9,5 = 6,175 м) (Vitruv., Ill, 3, 7). Пантикапейский храм не мог быть ни диастилем, ни ареостилем хотя бы потому, что при подобной расстановке колонн употреблялись деревянные перекрытия, а мраморные и известняковые не выдерживали нагрузки (Vitruv., Ill, 3, 5). Все остальные возможные вычисления: приводят к выводу, что высота пантикапейских колонн могла быть от 5,8 до 6,2 м. Столь незначительный допуск (0,4) при прогоне в 6 м вполне позволителен.

Композиция храма, поскольку фундамент еще не найден, может быть определена только гипотетически. Однако предположение, что храм был периптериальным и имел шесть колонн по фасаду, как это убедительно доказал В. Д. Блаватский, наиболее вероятно, так как ничего более достоверного предположить нельзя [29, с. 33]. Кроме того, это подтверждается и при сопоставлении размеров паытикапейского храма с таблицей соответствующих параметров, составленной У. Б. Динсмуром [339, с. 339—340, табл. на вклейке]. Это сопоставление показывает, что ордерные детали пантикапейского храма близки периптериальпым, но значительно превышают размеры амфипростильных и антовых храмов. Поскольку диаметры баз и барабанов колонн, а также размеры капители и архитрава превышают подобные же размеры амфипростильных храмов Греции, рискованно предполагать, что в Пантикапее был наибольший из амфипростилей во всей греческой архитектуре V в. до н. э. Кроме того, простильное, амфи-простильное или антовое решение на вершине горы представляется маловероятным, тогда как периптериальное полностью соответствовало бы круговому обзору памятника.

Длина фасадного архитрава при шестиколонном портике близка 14 м. Эта величина составлена из шести диаметров и пяти интерколумниев. Пантикапейский храм, как и все крупные памятники предшествующего времени, скорее всего был лишен фриза; его заменяли, по всей вероятности, сухарики и подкарниз-ные плиты с иониками. Полная высота антаблемента и колонны, т. е. ордера в целом, равнялась 7 м. Следовательно, длина фасада (14 м) была вдвое больше его высоты. Полученное геометрическое построение очень продуктивно и, видимо, не случайно.

Высота фронтона при его основании в 14 м определяется двумя способами. Для памятников этого времени высота фронтона равна 1/4 его основания [126, с. 112], в нашем случае 14:7 = 2м. Этот способ более прост, но не вполне точен. Мы предлагаем более точный, метод определения высоты фронтона, которая всегда равна половине основания, помноженной на тангенс бокового угла. Для памятников ионического ордера VI—V вв. до и. э. боковые углы наклона фронтона равны 15°. В нашем случае u/2Xtgl5° = 7X0,2679=1,876 м. Итак, высота храма равна 9 м, а с акроте-рием около 10 м. К этому следует добавить высоту стереобата1 О высоте стереобата, пока он не найден, судить трудно. Нужно, впрочем, заметить, что близкие к поверхности выходы скалы и топография местности, доминирующей над городом, позволяет предположить, что он был невысоким.

Монументальному храму ионического ордера в качестве зофо-ра мог принадлежать рельефный фриз с шествием богов (рис. 62), найденный, правда, не на вершине, а у подножия горы Митридат архиепископом Гавриилом Херсонским и Таврическим в 1840 г. [95, с. 16]. Возможно, зофор был неполным и венчал фасадную стену в пронаосе храма на всю ее длину или являлся фризом постамента статуи в наосе храма или алтаря, стоявшего в непосредственной близости перед храмом. Размеры мраморной плиты: длина —1,3 м, высота — 0,61 м (ОГАМ, зал Боспора, инв. № Ив, 5).

Н. П. Кондаков по сюжету изображения относил ее к храму Аполлона [95, с. 25, табл. 4]. На мраморном рельефе изображены шагающий влево Аполлон с лирой и посохом из ствола оливы и Гермес в петасе, крылатых сандалиях, с кадуцеем в правой руке, идущий вправо. Справа и слева к ним навстречу шествуют две фигуры: богиня Артемида — слева и нимфа Пейто, или Киллена^— справа, приподнимающие двумя пальцами хитоп и гиматий. Н. П. Кондаков считал, что рельеф не архаическое подражание римской эпохе, а его можно датировать III —II в. до н. э. Наиболее близкой аналогией пантикапейскому рельефу служит раннеклассический рельеф с Гермесом и харитами, най~ денный на Фасосе [322, с. 37, рис. 104], по аналогии с которым пантикапейский рельеф следует датировать второй четвертью V, в. до п. э. Тщательный анализ Н. П. Кондакова, убедительно доказавшего, что фигура Аполлона была центральной в рельефе, заслуживает внимания. На основании этого Н. П. Кондаков относил фриз к храму Аполлона.

Напомним, что местоположение и монументальность здания, как это отмечал В. Д. Блаватский, приводят к выводу о том,; что ионийский храм должен был быть посвящен патрону Пантикапея - Аполлону [29, с. 29]. Большая роль милетского культа в архаическом Пантикапее подтверждается нумизматическими данными [242. с.45]

К этому следует добавить еще одно очень существенное обстоятельство: постамент статуи с посвятительной надписью Сати-риона, сына Патека, отбывшего жречество в храме Аполлона был найден на самой вершине горы Митридат, там же, где и' остальные детали храма. Упоминания в надписях Пантикапея с самого начала IV в. до н. э. жрецов храма Аполлона - Диностра--та, упомянутого выше Сатириона, сына Патека, и царевича Лев-зкона, сына Перисада (последняя надпись датируется серединой ill в. до н. э.) свидетельствуют о том, что храм был построен 1И функционировал еще в V в. до н. э. (КБН, № 6, 10, 25).

В связи с этим правомерность атрибуции монументального храма Аполлону и отнесение фриза Н. П. Кондаковым к этому же храму представляется достаточно реальными решениями, тем более что и по времени (вторая четверть V в. до н. э.) фриз в точности соответствует датировке архитектурных деталей храма 2. Как в средиземноморских святилищах, так и в Пантикапее гперед храмом кроме вотивных скульптур и посвятительных над-шисей лаходились жертвенники и алтари разной формы. Об их композиции и размерах можно судить также по сохранившимся ордерным деталям декора этих сооружений. Одна из архитектурных деталей — волюта ионийской капители наиболее примечательна, так как она не находит прямых аналогий и может быть отождествлена лишь с вазовыми рисунками. Другая деталь алтаря, очень близкая милетским алтарным акротериям, легко определима. О назначении третьей можно без большой уверенности сказать, что она была скорее всего базой круглого алтаря.

Первая из них —изданная нами [166, с. 90] волюта архаического времени — как самый ранний памятник ионического ордера среди найденных на территории Северного Причерноморья3 заслуживает специального рассмотрения (рис. 63). Волюта находится в лапидарии Керченского историко-археологического музея (инв. № 3648). Выполнена она в местном светло-сером, рыхлом известняке. Ее размеры: сохранившаяся длина — 0,41 м, высота — 0,285 м, ширина —0,11 м. Венчает волюту узкий, спереди едва заметный абак, со стороны балюстры оформленный в виде полочки. В верхней плоскости абака четырехугольный паз для крепления капители с перекрытием: длина его — 0,025 м, ширина — 0,025 м, глубина — 0,035 м. Один завиток волюты вокруг плоского глазка с боковых сторон окаймлен толстыми полукруглыми: валиками. Поверхность завитка волюты и подушки выгнутая — наиболее яркий отличительный признак архаического времени' [261, 31, 33; 302, рис. 3; 468, табл. 27; 320, с. 826, рис 18 19-6, с. 118, рис. 75] (см. рис. 34, 2-4; 36, 1-3, 37, 1-3; 38, 1, 2).

Известны всего несколько экземпляров волют первой половины V в. до н. э. с выгнутыми завитками: капитель храма Афины в Милете, храма в Локрах Эпизефирийских и капители, найденные во время реставрационных работ театра в Сельджуке (см. рис. 38, 1, 2). У последних — передняя сторона с выгнутыми валиками волют, задняя —с вогнутыми [351, рис. 277, 286; 261, с. 37]. Другой редчайший экземпляр переходного типа (датируется: X. Мебиусом первой половиной VI — началом V в. до н. э.) найден в 1921 г. в развалинах церкви в Агиа-Триаде [468, с. 167,. табл. 27, низ]. Форма угловой пальметты типична также только для этого периода. Пять прямых, расширяющихся к концам лепестков пальметты тесно примыкают друг к другу. Архаична и цилиндрическая балюстра, с каждой стороны окаймленная парой валиков. Ширина каждого из четырех валиков — 0,015 м. К сожа